За стеной стеклянного города. Антиутопия - Елена Митягина

– Принято считать, что матка муравьев является ключевым звеном в муравьиной семье, но это не так, – говорит Олдос. – На самом деле, главную роль в жизни муравейника играют рабочие муравьи. Именно они распоряжаются жизнью своей королевы, кормят ее и всячески угождают. Только от них зависит жизнь матки. Никогда не забывайте об этом.

Олдос нередко в своих рассказах упоминает муравьев. Порой мне кажется, что он на что-то намекает, потому что его глаза становятся хитрыми, когда он сравнивает наших рабочих с тружениками-муравьями.

Папа уже дома, как я и предполагала. Вместе с Эль проходим в квартиру и заводим традиционный вечерний разговор о том, как прошел день. Через стеклянную стену вижу Олдоса, он приветливо машет рукой и жестом приглашает нас в гости. В ответ я киваю. Жду не дождусь, когда расскажу ему о голубе и покажу белое перышко, оставшееся у меня в кармане в качестве вещественного доказательства. Но сначала мне предстоит накормить семью.

Чищу несколько картофелин, отвариваю в старой кастрюльке до готовности, посыпаю высушенными травами и подаю к столу. Тонко режу хлеб и чищу луковицу. Это наш ужин. Пока я вожусь у плиты, папа с Эль разговаривают, она рассказывает ему о том, как прошел ее день, отец делится своими новостями с работы. Он у нас сотрудник овощехранилища. Это единственное место в городе, которое построено из затемненного стекла. Оно не пропускает солнечный свет и не просматривается со всех сторон, как остальные здания. Но проход туда строго воспрещен, его охраняют наши вездесущие стражи. Наверное, для того, чтобы люди не могли там уединяться. Попытки уединения пресекаются и строго караются Советом, как и попытки неорганизованных собраний. Любые массовые встречи должны согласовываться с градоначальниками, в противном случае активистам несанкционированных сборищ грозит наказание. Никаких тайн. Никакой частной жизни. Только общественная.

Садимся за стол и я замечаю, что у отца грустные глаза. Его что-то тревожит, но он старается не показывать своего волнения. Эль этого не замечает, но я вижу.

– Все в порядке? – спрашиваю я папу.

– Конечно, – отвечает он, не раздумывая.

– Выглядишь странно.

– Просто устал.

Он улыбается и кивает в подтверждении своих слов.

– Ешь, не то остынет, – укорительно говорит он.

Я послушно опустошаю свою тарелку, кусочком хлеба собираю остатки картошки и отправляю в рот, стараясь жевать долго и медленно. Мы редко наедаемся досыта, люди привыкли экономить еду. И только в последний день месяца перед получением новых продуктовых талонов мы устраиваем настоящий пир из всего, что осталось в закромах. Родители учат своих детей жевать пищу долго, не торопясь. Так она лучше усваивается, да и чувство насыщения приходит гораздо быстрее.

Когда с едой, наконец, покончено, убираю тарелки со стола, мою посуду, и мы с Эль идем к Олдосу, который нас уже ждет. В квартире этажом ниже живет еще один наш хороший друг, шестнадцатилетний Виктор. Он, я и Эль считаем себя лучшими друзьями, и на традиционные вечерние посиделки к Олдосу всегда ходим вместе. Виктор работает слесарем, он чинит водопроводные коммуникации в нашем городе. С раннего детства он любил возиться с различными железками, а в десять лет, когда стал полноправным взрослым человеком и пополнил ряды рабочих Стекляшки, его научили возиться с ними уже профессионально.

Виктор смотрит на меня сквозь стеклянный пол, и я машу ему рукой, кивком показывая, что мы с сестрой отправляемся к Олдосу. Через минуту мы встречаем Виктора у нашего соседа и вечер сказок и правдивых историй из далекого прошлого начинается. Олдос как всегда расплывается в улыбке и предлагает нам ароматный кипяток с кусочками засушенной вишни. Это наш с Эль самый любимый напиток.

На улице уже стемнело, до отбоя еще целый час, мне очень хочется рассказать дядюшке о таинственной белой птице из-за стены, но я почему-то медлю. Сестра замечает мое волнение и дергает за руку.

– Скажи ему о голубе, – шепчет она.

Я нервно сглатываю и кладу руку в карман платья, где лежит перышко. Сердце готово вырваться из груди, моя нервозность доходит до предела. Чувствую, как темнеет в глазах, пульс отдается в ушах. Я должна это сделать. Олдос, Виктор, Эль и я сидим за круглым столом в центре стеклянной комнаты. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь разглядеть, чем заняты соседи, и с облегчением замечаю, что на нас никто не смотрит. Все заняты своими делами, и не обращают никакого внимания на детей, пришедших в гости к старому члену городского Совета.

Олдос замечает мое странное поведение, открывает рот, чтобы что-то спросить, но я не даю ему этого сделать, и обрушиваю на него свой неожиданный вопрос. Он и для меня оказывается неожиданным.

– За стеной есть жизнь? – выпаливаю я, и все взгляды моментально устремляются на меня.

Я сказала это тихо, довольно тихо, чтобы быть уверенной, что никто из соседей меня не услышал. В наших прозрачных квартирах неплохая слышимость. По ночам до меня нередко доносится храп соседа с первого этажа. Но разобрать отчетливо слова можно, только если громко прокричать их.

– Ария, – удивленно хлопает глазами Олдос. Я замечаю, как наморщился его лоб. Он инстинктивно окидывает взглядом комнаты соседей. Думаю, он тоже не хочет, чтобы этот разговор стал доступен общественности. – Конечно же нет, с чего ты взяла?

В этот самый момент подозрения о вселенском заговоре окончательно и бесповоротно поселяются в моей душе. Дядюшка Олдос заметно нервничает: его рука подрагивает, когда он поднимает стакан с ароматным кипятком. Он делает несколько долгих глотков, не сводя с меня глаз, словно обдумывает свой следующий ответ. Пальцы второй руки отбивают мерный ритм по поверхности стола. Когда он это замечает, то прячет свою руку. В моей крови бурлит адреналин.

– Голубь, – хриплю я, затем прочищаю горло и повторяю. – Я видела белого голубя.

Эль кивает, глядя на Виктора с гордостью. Она тоже его видела. Глаза Олдоса округляются еще больше.

– Но это невозможно, – шепчет он. – Тебе просто показалось. Все птицы и звери давным-давно вымерли.

Вынимаю из кармана руку, сжатую в кулак, и кладу на стол. Бросаю беглый взгляд на соседей, убеждаюсь, что они по-прежнему увлечены собой, и разжимаю ладонь. Белое перышко, слегка потрепанное от моих тереблений, предстает перед глазами Олдоса и Виктора. От неожиданности наш старый сосед хватается за сердце и ахает.

– Спрячь, – шепчет он на одном дыхании.

Кладу перо на стол и накрываю его салфеткой, но его кончик все еще выглядывает из-под нее, сообщая нам о том, что оно реально.

– Где ты его нашла? – взволнованно спрашивает Олдос.

– У стены, – отвечаю я.

– Ты приближалась к ней?

Я киваю. Ожидаю услышать гневные назидания в свой адрес, но Олдос почему-то смеется. Теперь наши удивленны взгляды устремляются на него.

– Ты трогала виноградник? – спрашивает он, все еще улыбаясь.

– Нет, но я трогала птицу, которая запуталась в лианах. Почему яд не убил ее? Он ведь мог перейти на мою кожу с ее перьев?

– Мог перейти, а мог и не перейти, – таинственно произносит Олдос. – Расскажи мне подробнее о голубе.

В воспоминаниях я вновь возвращаюсь к виноградной стене, к подозрительному шороху в лианах и неожиданному открытию. Вспоминаю свои чувства и эмоции, которые испытала в момент встречи с голубем. Старый сосед выслушивает меня очень внимательно, улыбка исчезает с его лица, когда я говорю о том, как птица взмыла вверх и скрылась за стеной.

– Так откуда он мог взяться? – спрашиваю я, окончив рассказ. – Олдос, вы ведь знаете другую правду, да?

Мои слова задевают дядюшку, и он устало закрывает глаза.

– Почему вы молчите? – продолжаю я допытываться. – Если есть что-то еще, расскажите нам. Умоляю.

Глаза Виктора бегают между мной и Олдосом, по его лицу я вижу, что он никак не поймет, что здесь происходит. У Эль вид более спокойный, но весьма любопытный. Она была свидетелем тех событий у стены, и сейчас, как и я, желала услышать откровения нашего старого друга и учителя. Олдос открыл глаза. Он смотрит на меня и молчит. Чувствуется, что внутри он борется с собой. Он явно знает больше, чем мы, но почему-то не торопится рассказывать.

– Вероятно некоторые виды птиц, а, возможно, и животных, возродились, – говорит он задумчиво.

– Но как это могло произойти, если после войны все живое было стерто с лица земли?

– Не знаю, – он пожимает плечами и отводит взгляд.

– Значит, погибли не все особи? – продолжаю я. – И где-то там за стеной, возможно, есть и другие люди?

– Нет никаких людей кроме нас, – резко говорит Олдос. От его грубого голоса мы с Эль вздрагиваем. – Стеклянный город – единственное живое место на планете.